Был короткий и ласковый сентябрьский день. Совсем по-летнему пригревало солнце, золоченые паутинки носились в воздухе, бесшумно падали с деревьев первые листья. Но день этот был не обычный - в дом принесли телеграмму. Прочитав ее, отец о чем-то тихо поговорил с матерью и уехал в райцентр. По тем давним представлениям о жизни, считалось, что любая телеграмма приносит какое-то грустное известие, поэтому мы даже не спрашивали родителей, что в ней. А спустя неделю после этого события, за ужином отец сказал матери, что Он прилетает завтра.
Назавтра вернувшись со школы, увидели сидящего на табурете возле печки старика с седой бородой. Он был сух, плечист и высок. Улыбка у него была ласковая, глаза веселые, а голос удивительно мягкий.
Вечером выяснилось, что это родной дядя нашего отца. У нас оказался проездом в поселок Крест-Хальджай, что ниже по течению Алдана, где он до 1944 года отбывал срок в исправительно-трудовом лагере управления Дальстроя.
- Вот Толя решил перед смертью навестить могилки друзей-товарищей – говорил он вечером, сидя за столом. – Знаешь, снится мне каждую ночь барак наш номер три и так мне хочется увидеть своими глазами, что нет теперь его там. Может, когда увижу, что все снесли, то и сниться он мне перестанет. И умру тогда со спокойной душой.
- Конечно, перестанет, дядя Костя, давай помянем товарищей твоих – отец налил в граненую рюмку водку, протянул ее старику.
Старик степенно принял рюмку, перекрестился и медленно выпив, занюхал кусочком хлеба.
- Закусывай Дядя Костя – пододвигала к нему тарелки мать, все свое, домашнее.
- Благодарствую Галина, едок-то из меня не важный, половину желудка вырезали в сорок пятом в госпитале. Теперь и ем мало и хмелею быстро.
- Ничего – подбодрил отец. – Поспишь и снова как огурчик будешь.
Нам такие разговоры были не интересны и быстро поужинав, убежали по своим делам.
А когда вернулись взрослые все еще сидели за столом.
- Человек привыкает ко всякому положению …. – услышали мы окончание разговора.
На следующий день самый младший брат Мишка вернулся со школы раньше всех и один убежал в лес. Мы, услышав от деда это известие, поняли, что Мишка решил без нас проверить петли, которые были поставлены на зайцев.
- Вот гад! – выразил свое отношение к этому поступку Вовка.
Наскоро перекусив, собирались и мы в лес.
- Внучки, а меня с собой не возьмете? – попросил дед Костя.
Мы пожали плечами, не жалко мол, пошли.
В лесу дед трогал руками кустики, гладил их и что-то шептал. На пышном брусничнике встал на колени и узловатыми пальцами греб по зелени брусничника. Потом разглядывал крупные красные ягоды лежащие на ладони, дул, на них, чтобы сбросить с руки сухие листики и прочий сор и кидал ягоды в рот.
Мы терпеливо ждали, когда он встанет.
Вдруг услышали впереди громкий плач.
- Мишка – крикнул Володя, и мы со всех ног кинулись на звук его плача.
Мишку застали стоящим над наполовину сменившим окрас зайцем, на шее которого была затянута проволочная петля, а другой конец был в руке маленького Мишки.
- Ты что орешь?! – налетел на него Вовка.
Мишка буквально рыдал, вздрагивая всем телом.
Дед, молча прижал своей большой костлявой ладонью Мишкину голову к себе и тот через несколько секунд успокоился.
- Что случилось внучек – спросил дед.
- Я его – Мишка кивнул на зайца – живым хотел домой привести, а он по дороге умер – и снова заревел.
- Успокойся – ласково сказал дед, поглаживая Мишку по голове.
Мы все четверо стояли над зайцем, и только один понимал, что случилось жестокое убийство. Грустно глядя, как ветерок шевелит мягкую шерстку на мертвом зверьке дед, наверное, видел сейчас маленького мальчика тянущего на петле зайца, который упирается сильными ногами, прыгает, рвет тонкую кожицу на шее торчащим концом проволоки и плачет, как ребенок. На мертвых уже глазах зайца на самом деле были слезы.
Когда Мишка перестал плакать, дед снял петлю с шеи зайца и сказал:
- Садитесь внучки – и сам сел на мшистый старый пень.
- Хочу я вам рассказать не сказку – начал он, - а быль старую, старую. Раз уж вы охотники то обязательно должны ее знать, что бы потом, когда сами станете стариками, могли рассказать своим внукам, а те расскажут своим.
Так вот, наши предки славяне считали, что над седьмым небом в «хлябях небесных» есть остров и на том острове живут прародители всех птиц и зверей: «старший» олень, «старший» заяц и так далее. Их, зверей этих, они называли еще «старыми» потому, что в прежние времена слово «старый» совсем не обязательно означало «дряхлый», как ныне, а означало - «матерый».
Так вот, предки наши считали, что именно на этот небесный остров улетают осенью перелетные птицы. Туда же возносятся души зверей, добытых охотниками, и держат ответ перед «старшими» - рассказывают, как поступили с ними люди. Соответственно и охотник должен был благодарить зверя, позволившего взять свою шкуру и мясо, и ни в коем случае не издеваться над ним, не причинять лишних мучений. Тогда «старшие» скоро отпустят зверя назад на Землю. Позволят снова родиться, что бы ни переводилась рыба и дичь на Земле.
Мы сидели притихшие хоть и мало, что поняли тогда.
- Ну, что Миша, если ты охотник то поблагодари этого зайчика и попроси у него прощения за то, что причинил ему боль.
Мишка снова заплакал.
- Ладно, сегодня не нужно, я сам за тебя это сделаю – сказал дед. – Но в будущем вы всегда должны делать так, как делали наши предки, понятно?
- Да – ответил за всех старший брат.
Обратно шли через старую деляну, где скудные лесные травы уже упали по велению осени. Ржавые листья, издалека принесенные ветром, не укрывали черных проплешин, оставленных кострами, где лесорубы сжигали сучья. От леса здесь остались пни да брусничник да хилые кустарники кое-где. На влажных прогалинах, как капли крови краснели россыпи брусники.
|
