Мой самый любимый формат рыбалки - идти пешком вниз по маленькой горной речке, задерживаясь на перспективных с точки зрения поимки рыбы, а именно - хариуса - участках. Данный способ нельзя назвать самым результативным с этой же точки зрения, во всяком случае, на тех речках, на которые у меня есть возможность попасть. Зато он как нельзя лучше подходит, если ты по натуре исследователь, жаждущий приключений и новых открытий ("а что там, за этим поворотом?") и главной целью ставишь утоление этой жажды исследования, близкое общение с природой, ну, и хорошую физическую нагрузку для тела. Вот это всё - как раз про меня, и об одной из таких рыбалок моего любимого формата на речке горной Хакасии я и собираюсь вам рассказать.
...В восемь часов утра, согласно договорённости, тишину деревенской улицы за окнами нарушил приближающийся характерный гул нивовской трансмиссии, возвестив о прибытии Славы - моего товарища, в компании которого мне предстояло провести этот день на рыбалке. Перетаскивая свои немногочисленные манатки в багажник машины, остановившейся на лужайке перед калиткой, отмечаю посредством обутых в сланцы ног, что травка очень обильно покрыта росой, как, впрочем, и вчера, и позавчера, и три дня назад, а значит, день будет аналогичный предыдущим - солнечный и жаркий.
Сегодня мы держим курс на речку, именуемую Карасибо, она же Караська в местном обиходе. Этимологией названия я как-то не интересовался, но могу сказать, что карасей здесь водится примерно столько же, сколько утконосов или, например, пингвинов, ведь эта речка - горная, каменистая, скалистая, перекатистая, беснующаяся во время паводков до того, что тащит целые деревья, образует из них завалы подобно плотинам, подпруживая саму себя, либо рассыпается узкими рукавами и протоками и частенько меняет до неузнаваемости русло.
Ну, и какой карась полез бы жить в такие условия? Хариус, только хариус!
Когда-то в Караське, вероятно, водился и некрупный ленок, но в последние годы даже слухов о поимке этого вида рыбы от местных рыбаков не поступает. Да и хариуса-то тоже мало, а тот, что есть, - мелкий. Причина этого не в том, что сама речушка мала (в самых широких местах вряд ли многим более 10-15 метров), а в том, что она, увы, очень посещаема рыбаками, как добросовестными, так и браконьерами. Хотя притом, что радует, на берегах не видно мусора (неужто сознательность рыболовов?), а здешние пейзажи я бы охарактеризовал одним словом - "открыточные": именно так обычно изображается классическая горная лососевая речка.
Популярность Карасибы обусловлена, в том числе, её относительной доступностью; нам, к примеру, понадобилось около часа, чтобы добраться до места, с которого мы планировали начать рыбалку. Правда, мы не доехали буквально триста метров: при очередной перегазовке, старушка Нива заглохла и наотрез отказалась заводиться снова. Хотя виноватой в этом, по заключению покопавшегося под капотом Славы, оказалась как раз новая деталь, а именно - неродной, более современный и производительный, но, как выяснилось, менее надёжный карбюратор.
Благо, как известно, насколько ненадёжна отечественная техника, настолько же она проста в ремонте, и уже через полчаса незамысловатых манипуляций с гаечными ключами и отвёртками, подкреплённых чудодейственными русскими словами, двигатель ожил, без проблем дотащил машину те оставшиеся триста метров и, скажу забегая вперёд, больше никаких сюрпризов за этот день не преподнёс.
Прикинув, как будет двигаться по небу солнце в течение дня, - а уже, несмотря на непоздний час, становилось жарко, - мы загнали автомобиль в кусты с таким расчётом, чтобы он мог оставаться в тени как можно дольше, после чего вышли на широкую каменистую косу,
где мой друг принялся настраивать снасть, а мне же было достаточно развернуть удочку и прикрепить петелькой к леске заранее подготовленный настрой - балду. Правда, этим словом в здешних краях называется другая харюзовая снасть (притом, более популярная, по моим наблюдениям), где поводки с сухими мушками вяжутся выше поплавка с встроенным в него грузилом, который прикрепляется на конец лески. А то, что в Красноярске именуется балдой, тут называют не иначе как "потаскуха", - надо полагать потому, что грузило тащится по дну. Далее в тексте я, с вашего позволения, буду придерживаться именно этой, местной терминологии.
Сам я, знаете ли, очень не люблю это чувство, когда уже на месте тебе приходится сидеть ковыряться с крючками и грузилами, а твой напарник уже вовсю рыбачит, а того хуже - вылавливает рыбу у тебя на глазах. Поэтому из солидарности я не приступил сразу к рыбалке, а стал ждать колдовавшего над настроем Славу. Ждал-ждал, ждал-ждал минуты две и, сгорая от стыда, люто ненавидя и проклиная себя за предательство товарища, повесив голову, поплёлся вприпрыжку к манящей своей синевой ямке под наклонившейся берёзой у нижней оконечности косы
и со второго или третьего заброса выудил из неё харюзка типичного среднего для этих мест размера. Счёт открыт.
К тому времени, как Слава наконец-то закончил возиться со своей потаскухой (если кто-то по каким-то причинам начал читать рассказ с этой фразы, а не с начала, обязательно вернитесь хотя бы на два абзаца назад, во избежание недоразумений), я уже довёл себя самобичеванием до глубочайшей депрессии, успев разведать всю прилегающую к нашей косе акваторию. Однако тот факт, что кроме того, как я его окрестил, подберёзовика, я ничего больше не поймал, немного успокоил мою совесть, и я решил пока что повременить с суицидом и даже продолжить рыбалку. Слава же при самом первом, тестовом забросе вытащил харюзишку, но он оказался мелким и был бережно возвращён в родную стихию с напутствием привести родителей, а ещё лучше - бабушку с дедом.
Вот мы и начали наш поход. Маршрут был составлен Славой единолично, так как я, в отличие от него, ранее не бывал именно в этих местах на Карасибе, и, согласно плану, нам предстояло пройти по реке до одного из мостов, через который мы уже проехали, и вернуться к машине по дороге, а затем, в зависимости от времени, погоды и каких-нибудь ещё обстоятельств, решить, куда ещё отправиться рыбачить.
Характер речки я уже начал описывать выше: она мелкая, практически везде без труда переходится вброд в стандартной высоты болотных сапогах, плёсы как таковые отсутствуют, но зато бывают отдельные струи (как под берегами, так и посредине), прорезающие дно до глубины, приемлемой для нахождения в них рыбы немелкого размера. Эти своеобразные подводные жёлобы хорошо видны издалека в такой солнечный день благодаря своему бирюзовому цвету.
Вообще-то я бы скорей определил его как цвет морской волны, но тогда это получился бы какой-то оксюморон, ведь у нас речка, так что пусть будет бирюзовый. Ну и, конечно, также нашей целью были уже упомянутые глубокие участки, появляющиеся благодаря заломам и скалам. Нередко в таких местах нам приходилось демонстрировать по-настоящему виртуозное управление проводкой снасти, дабы избежать зацепа, и в этом лично для меня состоит особый интерес рыбалки на маленькой реке, в отличие от большой, где просто знай себе бездумно кидай как можно дальше.
Из одной ямки или глубокой струйки мы, как правило, вылавливали по одному хариусу, реже, если ямка побольше, - двух-трёх, либо, если после нескольких прогонов настроя не случалось ни одной поклёвки, решали, что рыбы в этом месте нет, и отправлялись к следующему. Любопытно, что у меня "не работали" те цвета мушек, что с успехом применял здесь же Слава, а у него, соответственно, - наоборот, рыба не клевала на "мои" цвета. Так, наибольшее число поклёвок у меня случилось на полностью чёрную глянцевую мушку с шестью лапками, изображающую муравья, да на сделанную из просто белой нитки, при намокании становившуюся чуть сероватой, с чёрной головкой. Последнюю, кстати, мне любезно одолжил Слава из своего набора, и её же я потом благополучно оставил на спрятанном кем-то в одной из ямок парике, или, возможно, это был пучок подводной травы (к слову, это был единственный глухой зацеп и единственная потеря, пришедшиеся на нас обоих за весь день). В свою очередь, Слава так ни разу и не соблазнил рыбу чёрной мушкой, зато у него, в отличие от меня, прекрасно работала фиолетовая, хотя та фиолетовая, что пробовал кидать я, если и отличалась от славиной, то совсем чуть-чуть.
Судя по всему, хариус гораздо более разборчив, чем я. В самом деле, я, наверное, никогда не перестану удивляться тому, как эта рыба умеет распознавать нюансы форм и оттенков приманки на лету, при такой скорости течения, бурлении скачущего по камням потока, как она успевает за доли секунды сосчитать полосочки на теле мушки и прикинуть: "Так, этот зелёный цвет на два тона темнее, чем я люблю". Ну, или по каким там критериям она решает схватить определённую мушку и пропустить мимо практически идентичную ей...
Утренняя роса, в отличие от синоптиков, не обманывает: день действительно выдался жарким, даже очень жарким, и, плюс к тому, ещё и невероятно душным; редко когда мы имели удовольствие ощутить свежее дуновение хоть мало-мальского ветерка, воздух просто стоял неподвижно. Данным обстоятельством вовсю пользовался гнус, особенно докучая, когда мы потрошили рыбу (из-за жары нам приходилось это делать раз в полтора-два часа, а не оставлять всё на потом), и были заняты обе руки.
О причинах духоты мы начали догадываться после полудня, когда с неба откуда-то издалека из-за гор периодически стало доноситься приглушённое ворчание. Иногда медленно выползали небольшие тучи, иногда они ненадолго заслоняли солнце, но так же уползали за горы с противоположной стороны, и так ничего и не происходило. Однако это долгое напряжённое затишье было верным признаком того, что рано или поздно гроза до нас всё-таки доберётся.
Но пока она не торопилась, не торопились и мы, хотя протопали уже порядком, подустали и не на шутку проголодались. Слава даже чуть не съел собственный поплавок, приняв его за яблоко.
Кстати, наш поход был бы заметно труднее и дольше, если б не тропы по берегам: во многих местах они были настолько ухоженными (читайте это слово как от слова "ходить", так и "ухаживать"), что порой создавалось впечатление, что продвигаешься не по тайге, а по парку какому-нибудь. Так что в высокой степени посещаемости водоёма тоже находятся свои плюсы.
А вот и мост. Складываем удочки, подворачиваем сапоги и идём обратно по дороге. Усталость, причём, в большей степени от погоды, чем от пройденного расстояния, и голод дают о себе знать, поэтому по пути мы мало разговариваем, дабы зря не тратить на это энергию; хотелось уж поскорее добраться до машины и расслабиться. Благо, почти на всё то время, что мы шли, очередная туча "выключила" солнце, хотя менее душно от этого не стало.
Путь от моста до стоянки занял минут сорок-пятьдесят довольно быстрым шагом, учитывая, что на ногах у нас были не какие-нибудь удобные кроссовки, а тяжёлые глухие болотники. Какое же было блаженство скинуть их и плюхнуться в показавшееся периной нивовское сиденье, да выпить пролежавшего весь день в багажнике горяченького Хан Куля! Хотя нет, последний пункт я, пожалуй, вычеркну из разряда блаженства. На часах было без десяти пять, а вышли с первой косы мы около одиннадцати. Получается, что обед у нас сегодня станет одновременно и ужином. В этот раз, в связи с актуальным трендом этого лета - мериться экономическими санкциями, мы со Славой, вопреки обыкновению, взяли с собой на рыбалку не пармезан с хамоном и бордо, а деревенское сало, причём, как просто солёное, так и копчёное, огурцы с помидорами, а ещё заварили чай с веточками смородины. Продегустировав эту совершенно новую для нас еду, мы единодушно порешили, что она нам нравится даже больше, и впредь, даже после отмены санкций, будем питаться в походах только так и называть это "классический походный обед". А полностью расслабиться и насладиться трапезой не позволила лишь вездесущая мошка, да слепни, которые тоже прилетели на обед, и в меню у них, как вы догадываетесь, значился отнюдь не чай со смородиной.
Как бы то ни было, одного часа на обед и отдых нам оказалось достаточно для того, чтоб снова захотеть на рыбалку. Вариантов для продолжения, учитывая оставшееся до вечера время, у нас было два: первый - это не покидать Караську и пройти по ней вверх от места стоянки, а второй - переехать через горный перевал на речку Чехан. На Чехане я уже не был лет 12-13, а вообще я там поймал самого первого хариуса в своей жизни, и, возможно, он же до сих пор остаётся самым крупным, поэтому река имеет для меня особое значение, и мне очень хотелось повидаться с ней снова. Мой товарищ тоже больше склонялся ко второму варианту, а единственное, что нас немного смущало, так это погода: несмотря на то, что небо ещё оставалось практически чистым, и солнце всё так же продолжало накалять землю и неподвижный воздух, доносящиеся из-за гор раскаты становились всё отчётливей и громче. Слава, насколько я понял, тоже несколько лет не ездил в сторону Чехана, а какие-то знакомые рассказывали ему, что, якобы, грунтовая дорога через перевал стала гораздо хуже, чем раньше, и после дождя есть большой шанс оттуда не выехать даже на Ниве.
Ну, мне-то, свободному бездельнику, остаться на незапланированную ночёвку было бы даже в радость, а вот спутнику моему завтра утром надо быть на работе. Однако его желание рыбачить или любопытство или ещё какое внутреннее побуждение пересилило опасение проблем из-за возможного прогула, и, с воодушевлённым возгласом: "Ааа, ладно! Где наша не пропадала!", Слава подстегнул своего верного железного коня, бодро направив его к развилке на чеханский перевал. И чем дольше мы потом по нему ехали, тем больше я убеждался, что славины знакомые, рассказывавшие страшилки о перевале, были немцами или голландцами или там бельгийцами, потому что называть такую дорогу плохой может только человек, привыкший всю жизнь ездить по автобанам. С вершины перевала мы смогли заглянуть дальше нависавших над долиной Караськи гор, и увидели, наконец, что же там погромыхивает всю вторую половину дня.
И действительно, тучи выглядели довольно угрожающе, но тянулись всё так же медленно, поэтому мы надеялись сколько-то успеть порыбачить ещё посуху, а потом и в дождь будет неплохо; Слава говорит, что при дожде даже лучше клюет. Ну а обратная дорога нас больше не пугала.
Когда мы подъехали к реке, часы показывали ровно семь, то есть, дорога от Карасибы заняла час. Мне было очень приятно обнаружить, что с нашего последнего свидания Чехан не изменился, во всяком случае, внешне. Эта речка заметно многоводнее Караськи, русло её так не петляет, есть хорошие глубокие плёсы и нет глухих завалов, ямы серьёзней. Соответственно, и рыба тут должна жить покрупнее. До сих пор, по рассказам, попадается и ленок.
Здесь мы решили пройтись на некоторое, небольшое расстояние вниз от машины, попробовать прокидать речку потаскухами, а потом, ближе к сумеркам, когда хариус начинает активно плавиться, сменить снасть на балду по-местному, то есть, с верховыми мушками.
За вторым поворотом от того места, где мы оставили машину, сливались вместе два рукава разделённой где-то выше реки, и в стороне от струи левого рукава, под берегом, образовалась хорошая, довольно глубокая ямка с обратным течением.
Весьма заманчивое местечко, непременно здесь должна держаться рыба, но проводки и так и сяк, тем не менее, не дали никакого результата. Что ж, пойдём дальше, но ямку эту мы решили отметить как базовую, когда станем рыбачить на балду.
Ниже этого места начинался ровный плёс, длинной метров двадцать, но и здесь никто не заинтересовался нашими приманками. После плёса речка сужалась и шла сплошной довольно мощной струёй с глубиной по колено, и из неё я вытащил-таки мелкого, впоследствии отпущенного харюзишку, позарившегося на светло-салатовую муху. Ещё ниже Чехан разливался широко, и струя продолжала свой бег под самым берегом, а под противоположным появлялась такая же, в то время как середина реки оставалась глубиной по щиколотку. Такой участок длился метров пятьдесят, после чего снова следовало сужение, и далее Чехан глубоким напористым потоком устремлялся под спускающийся к нему гребень горы.
Мы решили, что, прежде, чем возвращаться, дойдём до этой горы, так как в месте, где речка упирается в неё, наверняка будет большая, глубокая рыбная яма. Хорошенько осмотревшись по сторонам, мы со Славой пришли к выводу, что добираться туда надо по правому берегу, под которым шла уже упомянутая мной начавшаяся далеко выше струя. Мы же в это время стояли посередине реки на мели, а до горы, которую мы поставили своей целью, было, наверное, метров триста.
Итак, бредём по мели в направлении правого берега, который, кстати, в этом месте был высотой с полметра, покатый и, притом, густо заросший свисающей к воде скользкой осокой, и пока было не совсем понятно, как нужно будет раскорячиваться, чтоб взобраться на него, да ещё выходя из мощной струи. И тут я вдруг сообразил, для чего и без того, мягко говоря, немаленький Слава набил разномастными грузилами карманы жилетки, которыми он демонстративно потряхивал и как бы жаловался мне, что гремят и сильно тянут, говоря, дескать, забыл выложить. Да нет, Слава, это ты не забыл, а специально оставил, дабы быть непоколебимым при любом течении реки.
Он уже добрался до середины струи, а я ещё только делал первые осторожные шаги в неё, как вдруг в этот самый момент меня заставил покачнуться мощный порыв ветра. Я выровнялся и замер, боясь потерять равновесие на скользких камнях. Слава тоже приостановился. Громкий шум воды перебило шуршание листьев, и те из них, что уже высохли (середина августа, как-никак), полетели в речку; моя щека ощутила несколько врезавшихся в неё падавших наискосок с неба капель; резко потемнело и стало очень неуютно, если не сказать мрачно. Это тот самый грозовой фронт наконец-то тоже перебрался через чеханский перевал, застав нас в столь неудобном положении.
Стоя, не шевелясь, в стремящемся столкнуть вниз потоке, лишь немного не дотягивавшимся гребнями волн до краёв наших сапог, мы со Славой начали вести неспешный диалог о том, что делать дальше. Небо над долиной Чехана было уже полностью затянуто свинцовой синевой, а где-то чуть поодаль от нашей машины из него, как показалось, до самой земли на секунду протянулась толстая электрическая дуга. Я решил, что ещё успею проявить героизм в какой-нибудь другой раз, и первым предложил на всякий случай не отдаляться ещё сильнее от машины, не идти к горе, а сейчас же вернуться к той ямке на слиянии двух рукавов, от которой, если начнётся ливень, будет не так далеко бежать под спасительную крышу. Не могу судить, насколько были убедительны мои слова сами по себе, но они тут же были красноречиво поддержаны грохотом при новой сверкнувшей молнии, и Слава не стал ничего возражать.
Для начала мне предстояло ещё развернуться лицом против течения, и, делая это, я пожалел, что меня в этот момент не видели мои латиноамериканские друзья, которые всё время хвастаются, как здорово они умеют танцевать сальсу. Славе, конечно, всё давалось проще, но и он выбирался из струи на мель, сильно осторожничая. На скользких камнях при быстром течении главное - не торопиться. Дальнейшее наше продвижение вверх по мелкому участку затруднял ещё и сильнейший ветер, который порывался строго в том же направлении, что текла река.
Выбравшись на удобный чистый галечный бережок в нижней части того плёса, что начинался после заветной ямки, мы заменили снасти, рассчитывая привлечь сухими мушками отворотившего нос от потаскухи хариуса. В вечернее время они обычно действительно становятся эффективнее мокрых, что подтвердилось и на этот раз: с первых же забросов на плёсе рыба стала попрыгивать за нашими приманками, правда, очень уж как-то робко, и подсечь и выловить кого-нибудь отсюда никому из нас не удалось. Ладно, тогда пройдём ещё немного вверх до ямы, на которую мы положили глаз. Слава занял позицию в нижней её части и принялся "зондировать" балдой как саму ямку, так и струю, и затишок за ней, ближе к противоположному берегу. Я же забрался выше в левый рукав, сплавил по течению балду до ямки, поставил катушку на тормоз и стал просто покачивать удилищем влево-вправо, от себя-на себя, заставляя мушки медленно ходить там кругами. Не было никакой необходимости делать перезаброс, и я мог бы даже не качать удочку, а хоть бы положить её на рогатину и просто держать снасть на одном месте, словно при ловле карася на озере. В этом плане балда, конечно, гораздо удобнее потаскухи, которая обязательно должна всё время двигаться.
Шёл девятый час вечера. При чистом небе в этих гористых местах солнце бы уже скрылось, и это стало бы началом сумерек, а сейчас, к тому же, всё обозримое небесное пространство было затянуто плотными тучами, отчего в долине речки царил полумрак. Как бы то ни было, основное ненастье, там, где тучи то и дело разряжались пугающими и одновременно завораживающими молниями, проходило несколько выше по течению Чехана, а нас, можно сказать, только цепляло краем. Посему дождь периодически начинал расходиться, но очень быстро прекращался, и один раз пошёл по-настоящему сильный ливень, и мы уж было подумали уносить с реки ноги, но, буквально через тридцать секунд он так же закончился.
За полчаса ужения ямка подарила мне пару неплохих, опять же, по местным меркам, харюзков, оба они прельстились полосатой красно-чёрной мушкой. Слава в итоге увёз с Чехана побольше меня - четырёх, кажется.
Должен сказать, что при ловле на балду не меньшее удовольствие от вываживания попавшейся на крючок рыбы вызывает процесс наблюдения за тем, как она плавится за твоими приманками. Особенно в сумерки, когда взгляд больше сосредоточен на снасти, и каждый раз, когда в районе мушек блеснёт серебро, распуская по воде круги, раздастся всплеск и вверх по леске и удочке в руку пробежит вибрация, сердце твоё хоть чуть-чуть, хоть самую малость, но замирает; зрелищности данному способу ловли действительно не занимать.
Пора было собираться домой. Ветер к тому времени успокоился, вспышки молний с громом удалились куда-то за горный хребет, лишь продолжая напоминать о себе уже едва уловимым рокотом, а воздух обрёл необыкновенную свежесть и прозрачность. А в довершение ко всему на сумеречном и пока ещё неосвободившемся от туч небе возникла двойная радуга.
После этого я, будучи неисправимым романтиком, воспринял всю эту произошедшую бурю как бурю эмоций, которую испытал Чехан от встречи со мной, где неуверенный дождь выступал в роли старательно, но не очень успешно сдерживаемых слёз радости. Ну, здравствуй, здравствуй, речка-красавица, я тоже очень скучал по тебе и тоже рад тебя видеть. Спасибо тебе за чудный вечер, спасибо за рыбу, которой нам больше и не надо, - мы ведь скромные. Мы же всё-таки джентльмены.
Чеханский перевал ни в какую не покорялся. Колёса машины соскальзывали по раскисшей глине в тянущуюся вдоль дороги канаву, и затем она не могла тронуться в крутую гору, приходилось откатываться назад и пытаться проскочить мимо канавы с разгона, но каждый раз боковой уклон дороги снова стаскивал с неё натужно завывающий двигателем автомобиль. Эту историю расскажет мне на следующий день мой дядя. Дело было 7 ноября лет 35 назад, шёл мокрый снег, а дядя ехал один на Жигулях одиннадцатой модели. Он всё-таки смог выехать в перевал, для чего ему, правда, пришлось забить весь багажник булыжниками с речки. А мы же сейчас забирались всё выше и выше настолько расслаблено, что я опасался, как бы водитель не уснул, тем более, что тронулись в путь мы уже по темноте, которая сгущалась с каждой минутой. Грунтовка под колёсами уже начала подсыхать, да, впрочем, прошедший, верней, пронёсшийся быстро дождь даже не успел сделать её скользкой, лишь немного смягчил, что даже лучше, чем если б она была сухой и твёрдой.
На вершине перевала Слава, подводя итог прошедшему дню, сказал: "Эх, вроде бы и отвёл душу, но как неохота завтра на работу. Я б лучше ещё куда-нибудь сгонял порыбачить". Глядя на таинственно синеющие на горизонте верхушки гор, я подумал: "Да уж. Поскорей бы!"
|
