Зимняя Обь. Гляжу с высокого берега – дух захватывает…. Зыбкий свет зимнего рассвета медленно растекается по снежным просторам. Дали затуманены морозной дымкой. Тишина…. Ни звука, ни шороха.
- Зря мы приехали – доноситься сзади, - глухозимье…
Я молчу, не хочется нарушать словами этот таинственный покой.
В самом устье протоки на льду колдует человек. Неуемная рыбацкая страсть выгнала его из теплого жилища на речной лед, на стужу. Рядом с рыболовом, настороженно поглядывая кругом, сидит лохматый, черный пес.
Наконец я поворачиваюсь:
- Ну, что, пойдем?
Дед Саша, мой сосед и редкий напарник по рыбалке, открывает багажник, достает бур, ящик, лопату.
- Не зря говориться: «Рыбка да рябки – потерять деньки», - ворчит он при этом.
Я-то знаю, что ворчит он для порядка, что нет для него большего удовольствия в жизни, чем рыбалка. Скорее я, а не он думаю о том, что в такие холода рыба все равно клевать не будет, что мечта деда Саши - лещи хотя и не спят, но цепенеют на дне глубоких илистых ям, а клыкастые судаки вообще просят их не будить. Рыбе теперь, как говориться, не до жиру, быть бы живу.
Сидим над лунками, колдуем. Где-то там во тьме подледного царства пошевеливается на крючке мотыль. Чуть заметно курится серым паром черная вода в лунке, порождая седую изморозь.
«Ну, кому этот мотыль сейчас интересен – думаю я, - плотве? Нет. Холодно. Сейчас, однако, только у скользкого пугала-налима бодрое настроение. У него все не так как у других сибирских рыб, все наоборот, шиворот-навыворот. Все нормальные рыбы любят рассветный час, солнце, тепло, а налиму ночь, тьма, непогода и холод, самая благодать. По ночам все рыбы, уткнув мордочки в коряги , спят, а налим бродяжничает. Впрочем, и ерш тоже. Все рыбы нерестятся в теплое время года, а налим – в самые лютые морозы, вот такие как сейчас. А еще налим любопытный из-за чего и на острогу попадает к браконьерам».
- Оп! – выводит меня из задумчивости вскрик деда Саши. Смотрю, снимает с крючка ерша. Я ухмыляюсь. Дед замечает мою иронию и говорит:
- Не нами сказано, Колька : у рыбака голы бока, зато уха царская. – Хихикает, озорно подмигивает мне левым глазом. – А ерш для ухи, первейшая рыба.
Вот так и проходит день. Где-то прокричал ворон о том, что вот-вот ветер поднимет снежную круговерть и поземка погонит всех рыбаков со льда.
Догорает над Обью тусклая полоска заката. В сумеречном небе, неторопливо переговариваясь, пролетает над рекой стая ворон. Быстро сгущаются сумерки.
Я уже в машине, а в стороне от тропинки неподвижно, словно боясь нарушить покой реки, стоит дед Саша. На фоне вечернего неба его фигура кажется высеченной из темно-серого камня. Подавшись вперед, он самозабвенно смотрит в заснеженную даль, будто все еще не насмотрелся за свою долгую жизнь на эту реку, на этот мир.
|
